Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

орудия "Идзумо" повернулись и загрохотали. Внезапно один из самолетов нарушил строй и свернул в сторону Бунда; из его брюха упали четыре бомбы. Две упали в Вангпу, обрушив на Бунд грязную воду и куски разбитых сампанов. Две другие были направлены в сторону отеля.

Последовавшие за этим сдвоенные взрывы потрясли Cathay до основания.

Фармер, пошатываясь, вернулся в отель и, обнаружив, что лифтеры покинули свои посты, побежал по лестнице обратно в вестибюль. Он вышел на Нанкин-роуд и увидел картину разрушений. Желтые испарения и белая штукатурная пыль наполняли воздух. Беженцы, сгрудившиеся в дверях, превратились в груды искореженной плоти, их синие халаты покраснели от крови. На углу лежал обезглавленный полицейский-сикх, раскинув руки, словно пытаясь сдержать встречный транспорт. Lincoln Zephyr, припаркованный у входа в Cathay, пылал, его белоснежные шины дымились; тело шофера каменело внутри. Кусочки крови смешались с "Ролексами" в разбитых витринах игрового зала "Cathay".

"Под мертвыми стрелками часов сэра Виктора Сассуна на улице Cathay, - напишет позже Фармер, - я увидел японскую девушку на очень высоких каблуках и в западной одежде. Она переступала через мертвых, направляя спасателей к тем, чьи жизни еще можно было спасти".

Внутри отеля царило жуткое спокойствие. Фармер направился в бар "Лошадь и гончие", который избежал основных последствий взрывов. Два китайских стюарда за барной стойкой достали бутылку бренди. Белый русский поднял с пола отрезанный большой палец и спросил: "Кто-нибудь из вас терял это?"

Фармер, пригубив напиток, сделал мысленную пометку: стрелки часов сэра Виктора остановились в 16:27. Через много лет он будет вспоминать это как точный момент остановки вечеринки в Шанхае.

Помогая грузить раненых в больничные фургоны, Фармер, спотыкаясь, вернулся в редакцию North-China Daily News. Он присоединился к своим коллегам-профессионалам, которые сидели за своими столами и пытались написать репортаж о том, чему они стали свидетелями. Они писали на машинке несколько абзацев, шли в уборную, чтобы их вырвало, а затем возвращались к работе.

Когда прогремели взрывы, Люсьен Овадия сидел за своим столом на третьем этаже Сассун-хауса. От удара он упал на пол. Должно быть, он на мгновение потерял сознание, потому что следующее, что он запомнил, был звонок телефона. Подползя к столу, он поднял трубку. Это был Луис Сутер, генеральный менеджер Cathay Hotels Ltd., сообщавший очевидное: у входа в отель взорвалась бомба.

Овадия вышел из лифта на пустырь, усыпанный осколками стекла "Лалик". Бельэтаж, где играл оркестр, был увешан частями тел. Навес над входом испарился. Вестибюль "Катея" теперь выходил прямо на Нанкин-роуд.

В приемной Сутер, хотя и с пепельным лицом, смог рассказать о случившемся. После взрыва он выбежал на Нанкин-роуд и нагнулся, чтобы помочь первому попавшемуся пострадавшему; однако когда он попытался вытащить его из-под обломков, то увидел, что у мужчины начисто оторвало ноги. Он механически перешел к следующему пострадавшему, пока не приехала первая машина скорой помощи. Словно гигантская косилка пронеслась по человеческому полю.

Сутер добавил, что могло быть и хуже. За несколько минут до взрыва из зала игровых автоматов вышла группа из двух десятков американских школьных учителей, которые пили чай в холле.

С некоторым беспокойством Овадия спросил менеджера, не знает ли он о местонахождении миссис Рузвельт.

Сутер рассказала Овадье, что ужинала с сыном в "Пекинском зале" на восьмом этаже. Она была расстроена, потому что во время ужина они стали свидетелями того, как китайская толпа гналась за японцем по Бунду и забивала его до смерти кирпичами, кулаками и ногами. Когда зенитные орудия "Идзумо" начали обстреливать атакующие китайские самолеты, Сутер посоветовал им покинуть отель. За восемь минут до падения бомбы Рузвельты погрузились в машину, ожидавшую их у входа, и поспешили в безопасное место в доме друзей. Китайский телефонист, принявший сообщение для миссис Рузвельт за несколько минут до взрыва, к сожалению, был убит.

По мнению управляющего, ущерб был значительным, но не структурным. Отель "Палас", расположенный через дорогу, пострадал; первые три этажа были полностью разрушены. Сутер посоветовал заколотить фасад Сассун-хауса и поручить добровольцам охранять аркаду от мародеров.

Позже газеты подтвердят сообщения Сутера. Из многих сотен погибших в результате взрывов в тот страшный день только четверо были иностранцами.

Овадия, хотя и был все еще ошеломлен, почувствовал облегчение. По крайней мере, он сможет доложить сэру Виктору, что, как бы ужасны ни были разрушения, среди человеческих обломков не оказалось ни одного постояльца отеля "Катэй".

 

В мирное время "Большой мир" был переполнен даже по шанхайским меркам. Теперь же, когда война вернулась, центр развлечений на углу Тибет-роуд и авеню Эдуарда VII превратился в гудящий улей человеческой активности. На сценах, где еще недавно выступали акробаты и жонглеры, раздавали рис беженцам, спасающимся от насилия в Чапее и Хонгкеве. С предыдущего дня храм порока, так поразивший Йозефа фон Штернберга, был отдан добродетели и выполнял роль временного убежища.

На тротуаре беженцы выстроились в очередь, чтобы войти в здание. Когда со стороны Бунда раздались взрывы, толпу на короткое время охватила волна паники. Восемнадцать минут спустя со стороны реки Вангпу появились два самолета; люди зааплодировали, заметив на хвостовых оперениях бомбардировщиков бело-солнечные эмблемы националистов.

Затем один из самолетов начал терять высоту, как будто был поврежден. Когда он приблизился к Большому миру, из его подбрюшья выпали две темные точки. Первая ударила в диспетчерскую вышку посреди дороги, испепелив амманитского полицейского в шляпе с козырьком, который направлял движение. Вторая взорвалась в нескольких футах над землей, осыпав шестиэтажный зиккурат шрапнелью. Давление газа, образовавшегося в результате детонации, лишило тела одежды, которая, когда шок утих, оказалась сваленной в кучу на высоте пяти футов перед входом в Большой мир.

Последствия были еще более ужасными, чем сцены разрушений, вызванных бомбами, упавшими у отеля Cathay. Упав в густом людском сердце Шанхая в то время, когда беженцы заполонили тротуары, бомбы "Великого мира" убили 570 человек. Всего же число погибших в "черную субботу" достигнет 825 человек.

За четыре месяца до этого Запад был потрясен фашистской бомбардировкой Герники - первой подобной воздушной бомбардировкой беззащитного гражданского населения. Теперь целью стало сердце многолюдного мегаполиса, и за несколько минут число погибших и раненых всего от четырех бомб вдвое превысило число жертв трехчасовых ковровых бомбардировок в Испании.

Для многих тот факт, что китайцы бомбили свой собственный народ, был одновременно и неприятен, и непонятен. Некоторые предполагали, что националисты специально нанесли удар по Международному поселению, чтобы привлечь внимание мировой общественности к своему делу. Но на самом деле все объяснялось сочетанием некомпетентности, человеческих